Два призвания лесовода Дьяконова: служение природе и музе

В 2013 г. издательство холдинга «Новая книга» в недавно основанной книжной серии «Из фондов музея» опубликовала вторую по счёту работу, которую музейщики назвали «Времена камчатского года». Она составлена из материалов, в разное время подготовленных некогда хорошо известным на нашем полуострове человеком, первым заслуженным лесоводом Камчатки Павлом Николаевичем Дьяконовым (1908—1971). Он был энтузиастом изучения и неутомимым популяризатором важности сохранения природных богатств полуострова, к тому же великолепным рассказчиком и талантливым человеком, увлечённым поэзией. Те, кто постарше, ещё помнят его великолепные очерки, заметки и стихи, публиковавшиеся в газете «Камчатская правда» и звучавшие по радио.

Некоторые документы, накопленные за долгую трудовую и творческую жизнь, Павел Николаевич 17 декабря 1968 г. сам сдал в Государственный архив Камчатской области, где был основан его личный фонд, получивший учётный номер 346. Значительная же их часть после его смерти хранились в семье, в частности, у дочери Валентины Павловны Гречениной. Ныне она живёт в посёлке Просвет Самарской области, а до этого много лет трудилась в областном управлении связи, полтора десятка лет прожила в посёлке Дальнем, затем, в 1990-х годах, перебралась в Самару, потом вернулась обратно, а в начале 2000-х гг. уехала окончательно.

Перед отъездом она оставила «на сохранение» значительную часть накопленных отцом материалов камчатским учёным, а они, в свою очередь, передали их в тогда ещё Камчатский областной краеведческий музей. На основе этих бумаг в 2013 г. и была подготовлена названная выше книга, вобравшая значительную часть его творческого наследия и несколько стихотворений, написанных в разные годы.

Но так случилось, что отдельные рукописи попали в руки недобросовестных «распорядителей», которые пытались воспользоваться ими в своих интересах. Проще говоря, занялись плагиатом. В начале 2000-х гг. вышла брошюра с «заимствованными» дьяконовскими текстами. Но усилиями наших краеведов и настоящих исследователей плагиатор был, что называется, выведен на чистую воду. По этому поводу в местных и даже центральных газетах разразился большой скандал…

К сожалению, во время подготовки книги к изданию и несколько лет после её выхода в свет музейные работники ничего не знали о Валентине Павловне, кроме лишь того, что она живёт «где-то на материке». Познакомиться лично с этим удивительным и душевным человеком нам удалось только осенью 2017-го. А прологом к этому стал вот такой случай. Более чем за год до этого её старинная подруга, живущая в Елизово, случайно увидела эту книжку на библиотечной полке. Она тут же позвонила Валентине Павловне, забыв о многочасовой разнице во времени, и, подняв ту среди ночи, сообщила ей весть о том, что труды и имя её отца не забыты и теперь «отлиты» в виде вполне солидного издания.

Дальнейшее оказалось делом техники. Валентина Павловна обратилась в музей ещё летом 2016 г., пообещав приехать в Петропавловск и привезти новые, неизвестные нам материалы из домашнего архива, как только позволят обстоятельства. Они позволили сделать это в октябре 2017 г., когда Валентина Павловна осуществила своё давнее желание побывать на горячо любимой Камчатке, встретиться со старыми знакомыми. Тогда же в руки главного хранителя Камчатского краевого объединённого музея Светланы Владимировны Графской перешло множество уникальных фотографий 1920—1950-х гг., альбомов, оригиналов рукописей стихотворных и прозаических работ, отдельные документы. Все они ныне входят в личный фонд П. Н. Дьяконова.

Встреча с Валентиной Павловной состоялась и в стенах гостеприимной краевой научной библиотеки в рамках очередного заседания Крашенинниковского краеведческого общества. Здесь в присутствии общественности состоялся заинтересованный разговор о жизни и творчестве П. Н. Дьяконова с показом отдельных фотоматериалов.

А через пару месяцев, в самом конце 2017-го, в музей пришло от неё письмо с подготовленными по просьбе научных сотрудников воспоминаниями о любимых родителях Павле Николаевиче и Марии Александровне Дьяконовых. Вот к ним мы сейчас и обратимся.

Впервые П. Н. Дьяконов приехал на Камчатку в 1935 г. За восемь лет до этого он окончил Вельский лесной техникум и работал в Помоздинском лесничестве, что в республике Коми. Сначала был помощником, а потом стал лесничим. По делам службы и во время отпусков объездил весь Ямало-Ненецкий округ. В 1935 г. Павел Николаевич приехал на Камчатку и стал трудиться в Усть-Камчатском, а позже — в Петропавловском лесничестве. В 1946 г. стал начальником Камчатского областного управления лесного хозяйства. В 1948 г. был переведён в Хабаровск, в краевое управление лесного хозяйства, в отдел охраны лесов от пожаров (в то время Камчатская область входила в состав Хабаровского края).

Как указывает Валентина Павловна, живя в Хабаровске, «папа часто ездил в командировки на Чукотку, в Магадан, на Сахалин. Вместе с Георгием Фёдоровичем Стариковым они писали книги о лесах Чукотки, Магадана и Камчатки. В 1954 г. вышла их книга “Леса полуострова Камчатка”. Это было уже переработанное и дополненное издание, а первое вышло в 1952 г. В 1955 г. вышла книга “Леса Чукотки”. Такой напряжённый труд не мог не сказаться на их здоровье. У папы случился микроинсульт, мама все его рукописи спрятала и сказала: “Ты мне нужен не знаменитый, а здоровый”».

Это и стало причиной возвращения на Камчатку, в Ключи на должность директора Ключевского лесхоза. Там он проработал до 1967 г.

«За время работы в Ключах папа был удостоен звания заслуженного лесовода РСФСР и награждён орденом Трудового Красного Знамени, знаком “ХХХ лет в лесной охране” и большим количеством почётных грамот. В летние каникулы он всегда привлекал школьников для работы в питомнике на посадке молодых саженцев для возобновления лесного массива, на сбор семян. Много беседовал с ними о красоте леса, о пользе его для людей, для всего облика нашей земли, пояснял, что лес — это наше богатство. Он даёт жизнь и красоту. В это время он работает с “Камчатской правдой”, ведёт уголок фенолога, издаёт брошюру “Заметки фенолога”. Очень многим дал путёвки в Вяземский лесной техникум».

В этой трудной повседневной работе Павлу Николаевичу помогала жена, бывшая ему опорой во всём. Валентина Павловна вспоминает: «Когда мы жили в Ключах в лесхозе, со всех лесных институтов, академий приезжали к нам профессора, преподаватели для работы в поле по сбору материалов для своих научных трудов. Все они жили у нас в лесхозе, а мама привечала их, была для всех хлебосольной хозяйкой, умела вести беседу, как с учёными, так с лесниками. Она была очень мудрой и очень доброй, и всегда знала, с кем и как себя вести. Она была достойной помощницей папе. Папа всегда уважал свою “Мусеньку”. Папа был очень скромным человеком, не очень-то мог постоять за себя перед начальством, а мама могла. Так что в том, что папа многого достиг, её большая заслуга.

Папа был очень разносторонним человеком, интересовался астрономией, много читал о путешественниках, о космосе и очень интересно рассказывал обо всём этом. Я очень любил слушать эти рассказы, так как они для меня были более понятны, чем если бы я всё это прочитала сама. Так что помимо школы я образовывалась от общения с папой и учёными людьми, приезжавшими к нам.

Мама в своё время окончила церковноприходскую школу и имела образование семь классов. Для того времени это было хорошее образование. Она мне даже помогала в начальных классах по математике. Она много читала и хорошо шила, прекрасно готовила и вообще была спорой на руку, то есть у неё всё в руках словно горело. В Ключах мы имели корову и двух телят, кур, уток, поросёнка и большой огород. Папа этим занимался мало, так как всегда был занят на работе и много писал. Со всем домашним хозяйство управлялась мама. У нас всегда был до ухода папы на работу готов завтрак, вовремя и ужин. Мама была очень рачительной хозяйкой, очень доброй, но в то же время знала, с кем можно быть доброй, обмана не терпела.

В 1968 г. папу перевели в Петропавловск, в областное отделение общества охраны природы. 3 января 1968 г. папа получил двухкомнатную квартиру на улице Горького, и они с мамой поселились в ней…

Переезд в Петропавловск не очень хорошо сказался на здоровье папы. В 1969 г. у него произошёл инсульт, он очень тяжело восстанавливался. Благодаря усилиям врача-кардиолога Лили Витальевны Шептарской смог вернуться к работе консультанта в Петропавловскую лесную станцию. В это время он завершил рукопись книги “Птицы Камчатки” и продолжал писать заметки о природе в “Камчатскую правду”. Желанию папы оставаться в строю всё чаще стало мешать ухудшение здоровья: сдавали сердце, печень, начались другие болячки. В октябре 1971 г. его положили в областную больницу, в онкологическое отделение.

5 декабря 1971 г. папы не стало… Его выписали домой, объяснив, что сделали всё, что могли, и он умер в воскресенье в десять часов вечера в полном сознании в кругу семьи.

Его небольшая книга “Зелёный друг Камчатки” на основе рукописи “Зелёная фабрика Камчатки” была издана уже после смерти, в 1973 г., благодаря усилиям Нины Алексеевны Ефремовой. Светлая ей память за это. А спустя почти двадцать лет, благодаря трудам Н. Н. Герасимова, увидела свет папина рукопись “Птицы Камчатки”, напечатанная в 2000 г. в альманахе “Биология и охрана птиц Камчатки”, за что я ему безмерно благодарна.

Я очень благодарна всем камчатцам, тем, кто помнит моего папу Павла Николаевича Дьяконова, тем, кто принимал участие в напечатании его рукописей. Со дня смерти папы прошло много лет, а память о нём жива. Это греет мою душу, хотя я сейчас живу далеко от Камчатки. Память о папе и маме — это неразрывная связь с ней.

Хочу ещё раз назвать тех людей, которые были близкими друзьями папы. Особенно папину тётю — Евгению Александровну Шутову, которая помогала ему, когда он учился в Вельском техникуме. В Хабаровске он продолжал дружить с камчатцами, которые, как и он, переехали сюда. Это — Иван Васильевич Карниченко, Георгий Иванович Малахов, с которым папа в 1935 г. совершил восхождение на Ключевскую сопку. Часто к нам в Хабаровск приезжали Константин Васильевич Капустин, Василий Зиновьевич Петрухнов. По возвращении на Камчатку папа продолжал дружить с ними до конца жизни. Дружба с Георгием Захаровичем Гайдукевичем (известным фотографом, настоящим камчатским летописцем 1930—1980-х гг. — С. Г.) сопровождалась частыми личными встречами.

В Ключах частыми гостями у нас были вулканолог Александр Евгеньевич Святловский, Марат Егорович Шанан, Павел Михайлович Ефремов, Владимир Алексеевич Шанин. Зарисовки к рукописи о птицах Камчатки выполнил Дмитрий Ефремов. Он в это время работал в Козыревске на лесной опытной станции. В 1967—1968 гг. на телевидении снимался фильм о папе “Рыцарь природы”. Этим занимались Владимир Михайлович Яськов и Анатолий Алексеевич Мясников».

Не секрет, что некоторые люди, проводящие в силу профессии много времени в общении с природой, в какое-то время начинают испытывать тягу к литературному или художественному творчеству. Видимо, отчасти этому способствуют и их служебные обязанности — необходимость накапливать и упорядочивать сведения, выполнять зарисовки и фотографии, составлять планы, вести полевые дневники. У большинства исследователей это ничем особенным не завершается, но в отдельных случаях даёт удивительные ростки. Это в полной мере относиться к Дьяконову. Ниже мы публикуем два рассказа и подборку стихотворных работ из творческого наследия Павла Николаевича. Ранние из них датируются 1947 г., наиболее поздние написаны в 1969 г.

Да, ещё хочется упомянуть и о таком факте: в середине 1980-х гг. на слова одного из стихотворений П. Н. Дьяконова «Что ещё не лето на душе печальной…» была написана песня, звучавшая по местному радио. А автором музыки к ней стала его дочь — Валентина Павловна Греченина.

Подготовил С. Гаврилов

Поединок

Нападение случилось неожиданно, как громовой раскат. Душный июльский вечер забросал тенями редкий старый березник, накинул тёмные плащи на сопки. В реке вода-тушь глушила последние лучи, и только редким из них удавалось вырваться, блеснув серебром. Ни ветерка. Воздух тяжёл и распарен. Забравшись в березник, коровье стадо лениво шевелит ртами. Покой…

Но что-то двигалось — тёмно-бурая масса, похожая в сумерки на большую кочку. Двигалась тихо-тихо. Ни один сук не треснет, ни одна ветка не качнётся. Всё ближе и ближе…

Несколько тяжёлых на вид, но страшных в своей мягкости прыжков, и медведь среди стада. Оно замерло. Так удар грома, которого не ожидаешь, заставляет цепенеть, и первые секунды парализуют волю.

Оказавшаяся перед медведем тёлка пружинисто вскочила, но мощный удар лапой согнул её, а когти, пронзив шкуру, впились под рёбра. Телка, хрипло взмычав, упала с переломанной шеей. Коровы бросились врассыпную, оцепенение прошло. Медведь рванулся, сгрёб ещё одну, но не удержался, и клок шкуры свис с её спины. Он погнался за другой, и…

Опустив голову, перед ним стоял хозяин табуна, мощный красавец-бык. В первую секунду он тоже ничего не понял, но не убежал. Медленно соображая, он раздувал ноздри, пока в них не попал зловещий звериный запах. Мычание тёлки и бегство стада распалили гнев. Когда медведь налетел на него, он по кодексу бычьих турниров уже рыл копытами землю и сурово фыркал.

Удар медвежьей лапы, казалось, мог раздробить камень, но вскинулась тяжёлая голова, и медведь полетел в сторону… Как он обозлился! Как заревел! И снова кинулся в бой. Но и бык с грозным мычанием уже наступал. Наступал ещё тихо, шаг за шагом…

Снова попытка удара, снова медведь летит… Бык перешёл на тяжёлый галоп, и когда зверь поднялся, он принял его на рога. Широки бычьи рога. Медведь оказался прижатым к старой толстой берёзе. Удар такой силы раздавил бы всякого другого, но медвежьи кости ещё скользили по напряжённой бычьей шее, рвали шкуру, хотя, парализованные, больше уже не могли причинить серьёзного вреда.

А бык, упрямый в своём неистовстве, всё жал и жал широким лбом, пока зверь не обессилел и не затих навсегда. Даже ему оказалось не под силу эта упрямая бычья мощь.

Положение создалось критическое. Едва бык начинал отходить, мёртвый медведь валился на него, и он с тупым упрямством принимался давить снова. Сколько раз повторялось это, кто знает, а медведь был передавлен почти надвое…

Мы тихо подошли и долго смотрели на это редкое единоборство. Наконец неосторожное движение выдало нас, и был, заметив людей, хрипло вздохнув, отошёл. Медведь упал… Сделав несколько шагов, бык тоже упал… Но он не умер, нет. Пролежав с час, он тихо встал, ещё раз боднул зверя и, встряхнувшись, медленно побрёл в деревню. Походка его была неуверенна, а широкая мощная шея залита кровью.

Тяга к жизни

На Толбачике ― шапка. Белая-белая, как гигантский гриб. А долы чистые. Каждый камень, каждая скала выделяются чётки, манят причудливой формой, обещают камчатского красавца ― барана.

Есть своеобразная прелесть в таких местах. Красок в них немного ― серый фон и чёрные крапины камня. Но так чист воздух, так беспредельна пёстрая даль, что дух охватывает волна простора, ощущение почти безграничной свободы. Охватывает и уже не отпускает. Долго-долго, даже после спуска, стоят перед глазами эти серые картины. И жаль их, и тоска охватывает сердце. И манят, зовут они обратно. Кто побывал в горах, тот потерянный человек.

Василий Петрович Попов и был таким человеком. Он не профессионал, он любитель, а более того ― бродяга, охотник в вечной погоне за прекрасным. Тихую гладь лесного озера, розовый закат над тундрой, плавный полёт лебедя ― всё замечает его глаз. Но горы… Горы ― это Эльдорадо красивого в самом широком смысле…

Чуть свет разбрелись охотники по скалам. Редкое эхо выстрелов говорило привычному уху, что поиски зверя не безрезультатны. Василий Петрович отбился от остальных. Он всегда так вот, предпочитал один. Шаг за шагом, внимательно осматривая камни, забрался в вершину Ушковской речки. Страшные обрывы, вертикальные стенки, острые, как шилья, дайки преградили путь. Это знаменитый «Бараний загон». Даже горный баран с его привычкой к скалам и копытами, способными встать на опору меньше ладони, с трудом находит здесь путь. Но любит он эти места. Редок здесь человек…

В фокусе бинокля скользят скалы. Каждая точка осматривается неоднократно и очень внимательно. Терпение и внимание ― основное в этой горной охоте.

Стоп! Бинокль замер на одной точке. А, нет… А, пожалуй… Да, это он. Неподвижный, как изваяние на массивном каменном пьедестале. Он один, но Василий Петрович знает, что это одиночество обманчиво. Табунок лежит в камнях, и только один стоит на страже. Торопливо, но так же внимательно осматривает Василий Петрович подходы. Вот там, под отвесной стенкой по едва заметному карнизу, потом через острое ребро и крутой лощинкой можно подойти близко. Надо спешить, а то туман может скрыть не только зверя, но и обратный путь. Стенка. Узкий карниз, а внизу пропасть… И покалывающее ощущение близкой опасности, пожалуй, самое прекрасное в горной охоте.

Вот он! Мощное туловище на точёных ногах, крутые завитки толстых рогов, голова породистая, с горбинкой. Как гармонирует он со всем окружающим! Жалко его, но…

Выстрел! Подпрыгнув, баран падает и катится вниз. Как на пружинах взлетает остальной табун. Ещё выстрел! Ещё! Всё, охота завершилась.

Чтобы попасть к убитым животным, требовалось пересечь крутой косогор, ниже отвесным изломом впадающий в реку. Косогор слегка обледенел, и благоразумие говорило, что надо или отказаться, или искать другой путь. Но что остановит охотника!

Первый шаг, второй… Под ногами слегка шевельнулась галька, опора исчезла.

Скользкое, холодное чувство страха пронзило тело. А оно уже скользило вниз и вниз. Медленно, неотвратимо, неизбежно… Ногти содраны, ладони изорваны в кровь. И не страх, он неизбежен в первую секунду, а жажда жизни упорно заставляет цепляться за всё. Жажда эта замедляла падение. Каждая галька служила опорой, но, увы, не могла сдержать падение. Наверное, то же испытывают казнимые гильотиной. Светлый холодный нож висит над шеей. Висит, и ничто не может удержать его падения, стоит палачу дёрнуть за верёвку. Взгляд даже отметит падение, но язык не может уже рассказать о нём, ибо с ударом отлетает жизнь. Она нетороплива в обычных условиях, но какой калейдоскоп воспоминаний разворачивается в короткие секунды, предшествующие гибели!

Василий Петрович вспомнил всё. Вот он ― ребёнок, шаловливый ребёнок. Вот уже юноша ― первое увлечение… Круг воспоминаний растёт ― женщины, друзья, всё то, что составляет сложное понятие ― жизнь. И она, та единственная, повторить которую нельзя, но которая одна могла бы объять все желания, останься он жив. Воспоминание о ней возникло не сразу. И не могло. С ним кончалась жизнь, или…

Ноги, не встретив даже скользкой опоры, упали в пустоту. Всё! Это конец! Внизу бездна. Речка воет бешеным зверем, а до неё много метров высоты. Водопады и тоннели красивы сверху, но…

Разум посылает последнее «прости». А жизнь, жизнь безумно возражает. Разум и жизнь поют молитву. Не к богу, нет, к ней…

Ещё миг и… стоп! Падение задерживается. Ладонь упёрлась во что-то устойчивое. Вторая машинально всей силой впилась тут же. И пришло сознание, что опора тверда. Это небольшой, но коренной, не сыпучий камень.

Вот тут Василий Петрович вторично ощутил противное, скользкое чувство страха, которое неизбежно возникает даже у самых храбрых мужчин. Кто же хочет умереть? Раз умирать неизбежно ― это возможно, но это не значит, что жизни не жаль. Не жаль того, что не пережито ещё, не жаль того, что может дать жизнь… Герои те, кто, сознавая неизбежность, идут ей навстречу, а не те, кто подобен подонкам, бросается в крайность.

Но это же только отсрочка! Пальцы леденели, под локтем страшно мешал бинокль. Малейшая неосторожность, и шаткая опора станет бесполезной. Одно, именно одно, единственное движение могло подать вверх почти лишенное сопротивление тело. Кроме него любое другое движение было бы роковой ошибкой. Но какое? Как найти его среди тысячи других? А пальцы вот-вот разожмутся. Как всегда, не разум, а инстинкт, никогда не ошибающийся инстинкт, нашёл это единственное движение. Василий Петрович подтянулся на насколько сантиметров.

Как это произошло, он рассказать бы не смог, но чудо свершилось. Медленно, сантиметр за сантиметром тело подтягивалось всё выше и выше. Вот, наконец, опора для рук стала ножной опорой. Это уже настоящая отсрочка, такая желанная, когда смерть смотрит в очи. Теперь руки могли отдохнуть.

Упершись ногой в спасительный выступ, Василий Петрович решал, что делать дальше. А туман в это время закрыл горизонт, укутал путь вверх и скрыл лежащую под ногами бездну.

Как тяжёл путь на Голгофу жизни! Охотничий нож ― единственное оружие. Лунку за лункой долбит он в щебнистом грунте. Каждая из них должна быть выполнена честно, как бы не рвалось тело вверх! Последние метры особенно тяжелы. Он ножа осталась только ручка, пальцы и ладони нестерпимо ныли, но та же жажда жизни упорно твердила, что она ― это то главное, за что стоит бороться. И успех пришёл.

Долго-долго лежал Василий Петрович на каменистой площадке, и эта твёрдая постель казалось такой родной и уютной! Потом был путь. Знакомый и незнакомый, в густом тумане. Василий Петрович не мог бы рассказать о нём. Как он попал в палатку, как лёг и заснул тяжёлым, беспробудным сном, всё это прошло мимо сознания. В нём именно здесь зиял провал…

Зелёный друг достоин добрых рук!

Я помню, словно сон плохой,

Пожар в лесу: смолит кора берёзы,

Парят в жаре черёмуха с ольхой,

С листвянки каплют золотые слёзы.

Углят кругом пеньки молодняка,

Поник осины обгоревший стволик.

Ель без хвои ― как чёрная рука,

Застывшая от нестерпимой боли.

Сгорел глухарь, попортил шкуру лис.

Зайчишка мёртвый, скорчился бедняга.

По гнёздам яйца птичьи запеклись,

И всё мертво ― от гребня до оврага.

Какой рукой был нанесён удар?

Какая совесть это допустила?

Погиб в огне природы дивный дар,

Вчера манивший ласково и мило.

Не нам ли надо холить и любить

Тебя, мой край, таёжные просторы,

Речных путей серебряную нить

И с облаками спорящие горы!

Август 1947 г.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

f

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: